Страшный профессор

Сережа решительно не любил врачей. Весь опыт его шестилетней жизни говорил ему, что ничего хорошего нельзя ждать от этих людей, которых называли тяжелым словом “доктор” и которые являлись почти исключительно тогда, когда у Сережи бывало скверное настроение, когда ему хотелось плакать, и мама, приложив губы к его горячему лобику, уже произносила встревожено:
– Кажется, у нас температурка...
Да и как было любить этих докторов с их отвратительной манерой давить на язык ложечкой и тискать большими холодными руками Сережин живот? Потом доктора оставляли после себя зловещие записки, которые очень быстро превращались в противно-жирную касторку, горький хинин и другие скверные лекарства. Нет, нет, от этих людей ничего хорошего ждать нельзя. Это Сережа знал наверное.
Так было и на этот раз. Сережа пытался даже скрыть, что ему не по себе. Но плохое настроение, связанное с “температуркой”, заставило его три раза беспричинно заплакать. Хитрая мама догадалась прижать губы к Сережиному лбу, было сказано насчет “температурки”, и Сережу положили в кровать. Сережу мутило, болело горло. На другой день появился доктор. Конечно, тискал живот, заставлял хрипеть “а-а-а”, больно прижав язык. Потом появился опять через день, опять тискал и заглядывал в глотку, будто хотел узнать, что Сережа сегодня ел. Кроме того, он вертел мальчика во все стороны, как куклу, и произнес новое, никогда не слышанное Сережей слово:
– Сыпь.
– Сыпь? – с тревогой переспросила мама.
– Сыпь.
Доктор вышел куда-то с мамой, слышно было, что они о чем-то говорили, затем оба вернулись, и доктор сказал:
– Уход за ним будет, конечно, самый тщательный. В скарлатине вообще ведь опасна не болезнь, а осложнения... А, кстати, покажем его профессору Филаткину, ведь он там возглавляет...
Погрустневшая мама как бы невольно обняла Сережу, прижала к себе, а Сережа тоже убитым голосом спросил:
– Мама, профессор – это что?
– Профессор, солнышко мое, – это тоже доктор. Самый главный доктор.
Сердце у Сережи сжалось в тревоге: уж если простой доктор приносит столько неприятностей, чего же можно ждать от главного доктора, от профессора? Профессор, наверное, и строг без меры, и осматривать будет с какими-нибудь особенными вывертами, а лекарства пропишет самые противные. Сережа горько заплакал, тесно прижавшись к маме.
На другой день Сережу, закутанного во множество одежд – своих и чужих, – понесли и повезли куда-то, где его ждал страшный профессор.
Сережу внесли по лестнице в коридор со многими дверями. В коридоре томились и зевали разные дяди и тети. Сережу раздели и вскоре ввели в дверь, около которой больше всего дядей и тетей. Сережа похолодел: он был уверен, что сейчас объявится профессор.
За дверью, в светлой, белой комнате с письменным столом, кушеткой, умывальником и какими-то белыми шкафчиками сидел старый дядя в белом халате, с белыми усами и белым клочком волос на подбородке. На голове у этого дяди волосы были только сзади, и очень немного, но тоже белые, как будто их подбирали под цвет комнаты и мебели. В комнате были еще один дядя и одна тетя, но Сережа сразу понял, что главный здесь именно этот старый дядя. Старый дядя улыбался, на щеках у него от этого играли ямочки, и весь он был такой симпатичный и нестрашный, что Сережа подумал с облегчением: “Это еще не профессор...”
– Здравствуй, приятель! – ласково сказал старый дядя Сереже. – Тебя как зовут?
– Сережа... А тебя?
– А меня – Полкан.
Все заулыбались, а Сережа, смеясь, закричал:
– Врешь, врешь, врешь! Это – собачинское имя. А дядей и мальчиков так не зовут!
– Сережа! – с укором сказала мама.
Старый дядя перебил ее:
– Ты что же болеть вздумал?
– Это не я вздумал. Это доктор меня вздумал болеть... И еще мама со своей “температуркой”...
– Вот оно что... Ну, а кто-то мне – не помню – говорил, что, мол, Сережа не умеет показывать горло.
Сережа нахмурил брови, которые состояли еще не из волос, а скорее из пуха:
– Ниоткуда, ни с чего наговорят про человека... Показывал я это горло сто раз. И когда маленький был – и то показывал, а теперь-то уж...
– Значит, умеешь? Не верю!
Сережа, раскрывая рот и высовывая язык, пророкотал:
– Нру, нра, требре... (Ну, на тебе.)
Дядя очень деликатно дотронулся до языка и сразу сказал:
– Молодец, умеешь! Закрывай рот. Теперь – я слышал, ты сам раздеваться не умеешь, это правда?
– Кто не умеет? Я даже шнурки сам разботинкиваю, а ты...
И Сережа оживленно стал сбрасывать одежду. Впрочем, вскоре произошла заминка с пуговицей на лифе.
– Заело? – поинтересовался старый дядя.
– Да... небось пуговица-то сбоку, а я сам – спереди...
Все засмеялись. А старый дядя по-докторски ощупал Сережу, но как-то очень приятно, и руки у него были теплые, приятные. Потом Сережу одели, и старый дядя сказал другому дяде:
– Николай Владимирович, пройдите, пожалуйста, с этим молодцом в инфекционное отделение и распорядитесь.
Весело попрощавшись со старым дядей и обещав ему непременно сообщить, когда у них в детском саду будет утренник, Сережа выбыл на руках у мамы и рядом с новым дядей. Они прошли по бесконечным коридорам. Успокоившийся было, Сережа вновь взволновался. Он осторожно искоса поглядел на сопровождавшего их с мамой Николая Владимировича и спросил:
– Дядя, а ты – не профессор?
Николай Владимирович, засмеявшись, сказал:
– Нет, я, брат, только ассистент. А когда буду профессором, я тебе дам знать.
– Вот, вот, – обрадовался Сережа. – Ты уж не забудь, скажи, а то я тогда с тобой не буду водиться: небось, профессора-то страшные...
Посмеялись. В общем, этот был, конечно, не такой приветливый, как старый дядя в белых усах, но тоже довольно симпатичный. А главное – не профессор.
Потом пришли в другую белую комнату, где сидела тетя в пенсне. Мама и Николай Владимирович о чем-то стали говорить с этой тетей. Скоро Николай Владимирович ушел. А тетя все поглядывала на Сережу, и Сережа ощутил снова прилив беспокойства.
– Тетя, ты не профессор? – набравшись храбрости, спросил Сережа.
Тетя улыбнулась, повернув голову, сверкнула стеклами пенсне и сказала:
– Нет, я не профессор. Но если ты будешь шалить, то я расскажу профессору!
Сережа поспешил зарыться лицом маме в плечо. Мама погладила его по голове и успокоила:
– Что ты, Сереженька, доктор ведь шутит...
Опять у Сережи несколько отлегло: все-таки не профессор.
Между тем тетя в пенсне говорила маме:
– Сейчас я вызову дежурную фельдшерицу, и мы вашего кавалера пристроим. – Тут она крикнула: – Товарищ Очесова!
И в комнату вошла серьезного вида тетя в халате и в косынке. Она строго посмотрела на всех присутствующих. Прежняя тетя в пенсне что-то ей объяснила, а потом сказала Сережиной маме:
– Ступайте за товарищем Очесовой, гражданка. Она вас проведет.
Мама с Сережей на руках пошла за этой новой тетей в косынке. Скоро они пришли в большую комнату, где стояло много кроватей. Подойдя к одной из кроватей, тетя в косынке откинула одеяло и объявила:
– Мы его поместим здесь. Попрощайтесь и...
Мама крепко прижала к себе Сережу, поцеловала. Не глядя на него, прошептала:
– Ты посиди, Сереженька, я сейчас... я только за газетой.
И мама, так же, не глядя, пошла к двери.
Слезы брызнули из глаз Сережи раньше, чем он понял, что ему хочется плакать.
– Мама, куда ты?! Мама! Ма-ам!!
– Не кричи! – Строго сказала тетя в косынке. – Здесь нельзя плакать. Здесь надо слушаться.
Слезы у Сережи на секунду высохли, он спросил:
– Профессор? Ты – профессор, тетя?
– Никакой я не профессор. Сядь, как следует. Нюша!
– Иду, иду я, – откликнулась еще одна тетя и подошла к кровати. – Чего вам?
На этой тете тоже были халат и косынка. Лицо у нее было очень сердитое. Прежняя тетя уступила ей место подле Сережи, а сама пошла к двери, распорядившись:
– Переодень его. Я сейчас впишу в ведомость и дам заявку сестре-хозяйке.
Сердитая новая тетя придвинулась к Сереже, ворча:
– Переодень, прибери, вынеси... Только все над тобой командуют!
И она стала стаскивать с Сережи его курточку. Левая рука Сережи запуталась в рукаве, тетя сердито дернула. Сережа тихо всхлипнул.
– Чего еще? – огрызнулась тетя. – Здесь, брат, не дома. Поаккуратней кричи!
Сережа ничего не осмелился ответить сердитой тете, он только подумал:
“Вот он – профессор. Попался я к нему в лапы...”
И, облачившись в больничную рубашечку, тихонько прикорнул на твердой подушке. 16.12.2012